Молодой заключенный симферопольской колонии скончался от тяжелого заболевания — спасти его могли, но не захотели
О пытках, которым подвергаются осужденные в местах лишения свободы, говорят и пишут немало. С одной стороны, зеки сами заслужили свое пребывание в тюрьмах и колониях, как бы ни уверяли, что их подставляют. С другой — адекватна ли мера наказания в виде дополнительных к назначенному лишению свободы пыток и издевательств со стороны и администрации, и самого спецконтингента? Но иной раз сталкиваешься с такими случаями, что поневоле напрашивается вывод: ни один зек не способен на то, что может совершить сотрудник тюремной системы.
Скоро будем лечить
Когда журналистов приглашают посетить учреждения пенитенциарной системы, ясное дело, показывают все практически в приличном виде — зеки вежливы, как джентльмены, пайки вполне съедобны, койки в бараках застелены, а стены побелены. В отношении медсанчасти уверяют, что работают там профессионалы, лекарств хватает, необходимую помощь оказывают вовремя. И обе стороны понимают, что таковы правила игры: нам показывают что можно — мы пишем о том, что увидели. А действительность на самом деле совсем иная.
Буквально несколько дней назад скончался от опухоли урологического характера один из сидельцев симферопольской колонии № 102 — его история поражает отношением к чужой жизни сразу нескольких работников крымской пенитенциарной системы, виновного среди которых, думается, найти будет трудно. Но искать обязательно надо, хоть смерть и наступила тогда, когда числился 28-летний парень уже за другим учреждением — скорее всего, именно поэтому его, уже умирающего, так срочно перевели за пределы Крыма.
Эта вопиющая «история болезни» длилась в общей сложности около полугода, а вот развязка заняла всего неделю. Поначалу заболевшего, назовем его Саша, в течение нескольких месяцев усиленно лечили в колонии от воспаления почек. Но лечение почему-то не шло на пользу, а, наоборот, ухудшало состояние больного арестанта. Сжалившись (да и учтя просьбу мамы больного), его отвезли на УЗИ, где было установлено, что у него имеется две опухоли и срочно требуется операция — налицо явная угроза жизни. И пока мать договаривалась с врачами 7-й горбольницы Симферополя об операции, его продолжали лечить в колонийской больничке. Дошло до того, что у Саши перестала отходить моча, гемоглобин упал до угрожающего показателя 50 г/л (при норме 132–173 г/л), началась общая интоксикация организма. Но даже катетер ему никто не поставил — это ведь надо уметь делать.
В больницу на прием к урологу и на последующую операцию его по разным причинам везти отказывались, несмотря на то что, кроме его матери, в дело вмешалась председатель общественного совета при крымском пенитенциарном управлении врач-нарколог Елена Филипьева. Нет, конечно, никто в добром деле лечения Саши и в оказании ему необходимой помощи вроде как и не отказывал — обеим женщинам обещали содействие, а самому пациенту объяснили, что для его транспортировки «нет конвоя», и заставили написать... отказ от госпитализации. Мало того, даже колонийский доктор на вопрос о состоянии «отказавшегося» больного твердо заявил, что тот, дескать, находится в нормальном стабильном состоянии да и в срочной госпитализации вроде бы не нуждается.
В это время пациент-арестант находился уже на грани жизни и смерти, мочевой пузырь чуть ли не разрывался, а консультацию уролога ему обещали «через пару дней». Его маме пообещали, что вопрос решится вот-вот: когда появится начальник медчасти, когда придет начальник колонии, когда вернется из командировки начальник управления... А она, наивная, почти каждый день дежурила то возле колонии, то бежала в управление, то договаривалась с врачом, то уговаривала знакомых сдать кровь для переливания ее сыну. Врач ждал, кровь сдали — арестанта не привезли. Причем решение о госпитализации вроде как принимали то заместитель помощника, то помощник заместителя, а в итоге — никто.
Как здоровье, медсанчасть?
К концу недели выяснилось, что арестанта никто и не собирался госпитализировать, а маму просто обманывали — признались, что на него, тяжелобольного, пришла разнарядка отправить в одну из херсонских колоний «на лечение». И через пару дней его, дескать, туда и сбагрят: судя по состоянию — умирать. Отправки в почти трехсоткилометровый путь пациент ждал в так называемом конверте (помещении для этапирования) пять (!) часов. Перед поездкой его все же завезли в больницу, чтобы поставить катетер и выпустить многодневную мочу. Даже фельдшера дали в сопровождение, но Саша приехал в Херсон в таком тяжелом состоянии, что прямо с поезда его тут же отправили в «вольную» больницу на переливание крови. Потом перевели в специальную, 10-ю, которая обслуживает как раз осужденных, но было поздно — там он и скончался. А поскольку числился уже за херсонской колонией, черное пятно арестантской смерти легло на это управление. В Крыму все оказались белыми и пушистыми, сочувствующими и добросердечными — они же обещали «полечить» и обещание выполнили...
Как рассказывают пенсионеры тюремной системы, в прежние времена тех, кто допускал смерть заключенного в зоне по медицинским показаниям, серьезно наказывали. Систему актирования и по сей день никто не отменял: уголовно-исполнительный кодекс в части 5 статьи 154 о досрочном освобождении от отбывания наказания гласит: «Представление об освобождении от отбывания наказания вследствие... тяжелой болезни направляется в суд начальником органа или учреждения исполнения наказаний. ...В суд направляются заключение медицинской экспертной комиссии и личное дело осужденного». В нашей истории, несмотря на явные признаки заболевания и заключение «вольного» врача, никто даже не пошевелился, чтобы спасти парню жизнь. А как же свой, колонийский, доктор? В том-то и дело, что он — свой и подчиняется отнюдь не горздраву или Мин­здраву, а самому главному для него руководителю — начальнику учреждения.
А в остальном состояние всех его подопечных (по желанию, видимо, начальства) стабильное или удовлетворительное.
Надо сказать, что скончавшийся в результате «заботы» сотрудников нашей пенитенциарной системы Саша — не злодей-убийца, не вор-рецидивист и не циничный преступник. Он оступился однажды и получил всего-то пару лет срока за кражу мобильного телефона. А рассчитался за свой проступок собственной жизнью. Адекватно ли наказание преступлению? Ванда ЯЗВИЦКАЯ
Фото ВВ МВД Украины
Материал опубликован в газете «Крымский ТелеграфЪ» № 235 от 14 июня 2013 года
Еще статьи:
За смерть заплатит государствоСвободу — «вставшим на путь исправления»Подлечиться... лет на пятьСчитая зека человекомАрестанты и их спутник — туберкулез