Редакция «КТ» знакомит читателей с перепиской с человеком, получившим пожизненный срок наказания по сомнительному приговору
Сторонники и противники смертной казни в Украине спорят по сей день: одни утверждают, что при нынешнем росте преступности стоит вернуть эту «исключительную меру наказания», поскольку незачем за счет государства (т. е. налогоплательщиков) содержать немалую армию нелюдей, маньяков и убийц.

Другие, противники, утверждают, что, во-первых, убивать людей негуманно, в этом случае государство становится на один уровень с теми же убийцами, которых карает смертью, а, во-вторых, судебные ошибки существуют и сегодня, а лишать жизни невиновного (кем и каким бы он ни был), ни государству, ни людям никто права не давал.
В существовании судебной несправедливости журналистам «КТ» пришлось убедиться несколько лет назад благодаря участию в деле Андрея Сороки, который около четырех лет назад был приговорен Верховным судом Украины к пожизненному лишению свободы за якобы убийство беременной женщины, которую он, по выводам следствия, задушил и сбросил с балкона своей квартиры. И если бы не отмена смертной казни, Сороки в живых уже не было бы – тут уж поневоле станешь сторонником гуманизации нашей пенитенциарной системы.
Напомним, год назад журналистам удалось поговорить с Андреем, которому уже был утвержден приговор к ПЛС. Но он по-прежнему пытается доказать, что никакого убийства не было, что погибшая совершенно случайно упала, пытаясь перелезть с его балкона на соседний, что экспертизы в деле, как и показания самого эксперта, действительности не соответствуют. Сейчас, уже переведенный для отбывания пожизненного наказания в колонию в селе Городищи Ровенской области, он пишет в редакцию письма. И даже не с просьбой помочь, просто рассказывает о своей судьбе после рокового приговора суда.
Судебные «странности»
Напомним, что знакомство с потерпевшей, назовем ее Татьяной, «системной» наркоманкой в течение уже нескольких лет, состоялось спустя восемь месяцев после освобождения Андрея по предыдущему сроку. К моменту ее гибели он знал ее не более десяти дней: «Ходила она ко мне, ну, вроде любовь-морковь. А в это время ее сожитель два дня ее искал, а она у меня была». Откуда Андрею было знать, что новая знакомая уже «слегка» беременна, понятное дело, не от него.
А утром в двери квартиры, где находились Андрей с Татьяной, позвонила дворник и вручила хозяину его паспорт, который валялся внизу у подъезда. Поскольку паспорт был закрыт в барсетке с деньгами, которая тоже пропала, Сорока сделал вывод, что, кроме гостьи, взять барсетку было некому. Татьяна кричала, отнекивалась, обещала вернуть деньги, выскочила на лестничную площадку, где скандал продолжался. На крики выбежала соседка, с которой Татьяна почему-то решила подраться и столкнуть ее с лестницы. Андрей попытался вызвать милицию: тут и кража налицо, и нападение на соседку. Но с мобильного набрать «02» ему не удалось, он связался с оператором UMC по экстренному вызову, попросил его направить милицию по его адресу. Оператор сразу предупредил, что их разговор записывается, и вполне мог слышать (и записать), что живая тогда Татьяна кричала, чтобы Андрей милицию не вызывал.
В это время Татьяна, видимо, решила спастись от гнева Сороки и вылезла на балкон, пытаясь перелезть в соседнюю квартиру. Но сорвалась вниз…
И «скорую», и милицию Андрей вызвал сам. Но правоохранители сразу сделали удобный для себя вывод: Сорока девицу задушил, после чего выбросил труп с балкона. Зачем? Ответ находим в одном из протоколов уголовного дела: мол, для того, чтобы… скрыть факт убийства. И это в густонаселенном дворе, в половине первого дня, после скандала, который слышали все соседи!
С места была изъята одежда погибшей, на ее вещах и обуви были следы скольжения, что могло бы послужить доказательством того, что в момент падения она была жива. Могло бы, но не послужило, поскольку поначалу следователь так и не отдал вещдоки на экспертизу, а спустя год (!) сослался на… невозможность ее проведения: времени прошло много, структура вещества, мол, изменилась. Почему-то и судья при рассмотрении туфли, на которой были явные следы скольжения, «не заметил» их наличия.
Эксперт в суде путалась неоднократно, поначалу даже перечислила тяжкие телесные повреждения погибшей как прижизненные, причиненные за час до смерти. Вот только любой врач скажет, что с разрывом печени, селезенки и аорты человек никак не сможет ходить, кричать и нападать на соседей. На следующем заседании эксперт стала уверять, что такого… не говорила, что повреждения эти посмертны. Но в ее акте экспертизы не указано ни одного повреждения внутренних органов. Главным доказательством того, что Сорока задушил Татьяну перед тем, как сбросить с балкона, эксперт сочла перелом подъязычной кости. Но из нескольких опрошенных нами независимых экспертов почти все утверждали, что эта травма как раз характерна для падения и удара о поверхность, но не для удушения. Увы, суд оказался на стороне «своего» эксперта. Приговор вступил в законную силу, пройдя все оказавшиеся единодушно-равнодушными инстанции, вплоть до Верховного суда Украины.

Уже бы и не писал…
Из места заключения многое осознавший Андрей теперь пишет: «Я тогда, и я сейчас – совершенно разные люди. С одной стороны, так мне и надо, я как бы заслужил весь этот ад при жизни. За свой образ жизни в те полгода на свободе – их хватило для того, чтобы отравить жизнь и себе, и матери, окружить себя нечистью всякой. Сам и притянул к себе и эту ситуацию, и эту Татьяну (земля ей пухом). Хоть в общих чертах, но я ведь знал, кто она и что она, но все же впустил ее в свой дом. Вот и получил за это. А вел бы нормальный образ жизни, общался бы с нормальными людьми, не было бы в моей жизни ни ее, ни всего остального зла.

Я понял, что не по-людски жил в последнее время, и тем более не по-божески. За каких-то шесть месяцев на воле (перед трагической историей – Авт.) я перестал делать различия между добром и злом. Я так уже грешным делом думаю: может, это был какой-то промысел Божий, что эта Татьяна выбросилась по собственной воле, чтобы я страдал, осознал свою жизнь, раскаялся, искупил вину и вернулся к Господу?
Ведь иначе, не случись всего этого и с ней, и со мной, кто знает, как она сложилась бы, моя дальнейшая жизнь… Но не по-доброму, это уж точно, и кончилась бы не добром. Если за полгода я стал вообще сволочью, то дальше я становился бы еще хуже, стал бы самим злом! Таких примеров сотни!»
Нот вот надежду на справедливость органы, как говорится, правопорядка потихоньку у Андрея отнимают. Все это время, до приговора и после, он составляет ходатайства в различные инстанции, перечисляя весомые основания для пересмотра его дела. Такие основания называются вновь открывшимися обстоятельствами, но, похоже, кроме десятка неравнодушных людей, никому ни до приговора, ни до Андрея дела нет: «Я подал в Генпрокуратуру ходатайство о пересмотре дела, и был уверен, что по фактам, изложенным в нем, будет отменен приговор. А через четыре месяца пришел оттуда ответ, который меня просто шокировал, – ГПУ отказывается даже рассматривать мои обращения, и даже не будет давать мне письменные ответы-отказы. Мол, «не пишите нам вообще». Оказывается, есть статья 12 Закона «О прокуратуре», согласно которой мои обращения по уголовному делу более прокуратурой не рассматриваются, все передано в архив!
Меня же самого, с моими жалобами буквально все воспринимают как уже расстрелянного, умершего – ну какие могут быть жалобы «с того света»? Статус пожизненного – это совершенно другая категория дел, потому что само ПЖ предполагает, что вина доказана не то что на 100 процентов, а на все 1000. И чиновники между собой говорят: «Что он там еще пишет? Пусть радуется, что смертную казнь отменили – уже бы и не писал…»
Ванда ЯЗВИЦКАЯ "Крымский ТелеграфЪ"
фото Архив "КТ"
материал опубликован в "КТ" № 122 от 11 марта 2011 года