Галина Пинхасова
Картины этого художника, пронизанные необыкновенным светом, всегда вызывают у зрителей неадекватные ощущения, но никого не оставляют равнодушным. Творчества Куинджи должным образом было высоко оценено еще при жизни. Особый успех выпал на долю таких его полотен, как «Ночь на Днепре» (1860), «Березовая роща» (1878) и «Днепр утром» (1882).
Загадкой в жизни художника стал тот факт, что в разгар своей славы он перестал показывать свои картины, участвовать в выставках. Он «замолк» более чем на двадцать лет, практически до самой смерти. Что же толкнуло художника на этот столь исключительный шаг? Некоторые исследователи считают, что это решение появилось в результате крайне обостренного чувства общественной ответственности. Да, в какой-то степени и гражданский шаг, но, скорее тут речь идет о духовном переломе. Ведь для Куинджи жизнь — это творческий поиск, искусство эксперимента.
Перестав выставляться, художник продолжал много писать и создал эскизы и композиции, отличающиеся высоким мастерством живописи, смелостью и эпическим обобщением. Его посмертное наследие включает в себя более пятисот произведений, значительная часть которых написана в Крыму.
На ЮБК Куинджи приобретает недвижимость в районе Кацивели, в Алупке и самое обширное имение (более 225 дес.) с девственной природой, с причудливой красоты прибрежной полосой и скалой Узуи-Таш в Кикинеизе. Его он особенно любил и часто изображал. В это царство природы Куинджи привозил на пленер своих учеников: Н.К. Рериха, К.Ф. Богаевского, А.А. Рылова, М.П. Латри, В.И. Зарубина и др. Впоследствии многие из них получили всемирную известность, создали новое направление в русской пейзажной живописи.
К Куинджи, как магнитом, притягивало людей ищущих, целеустремленных. Их покоряло в нем преданность искусству, доброта и отзывчивость ко всему живому. Об этом красноречиво свидетельствовала огромная толпа бедняков, шедшая за гробом художника в день его похорон. Даже птицы, которых он очень любил и кормил, после его смерти еще долго летали над Петербургским домом, оглашая криками окрестность.
О нравственной красоте Куинджи, о его мятущейся душе рассказывает картина «Христос в Гефсиманском саду». Ее первый и единственный при жизни художника показ являлся исключением в период «молчания» и состоялся 4 ноября 1901 г. в мастерской Архипа Ивановича. Туда были приглашены его друзья: Д.И. Менделеев с женой, художник М.П. Боткин, писательница Е.П. Леткова, архитектор Н.В. Султанов, а также некоторые ученики. Участник показа И.И. Ясинский восторженно писал в статье под интригующим названием «Магический сеанс у А.И. Куинджи»: «Опять собрался в складки черный коленкор — и мы увидели темный густолиственный кедровый и масленичный сад на горе Елеонской с ярко-темно-голубой прогалиной посредине, по которой, облитый темным лунным светом, шествовал Спаситель мира. Это — не лунный эффект, это — лунный свет по всей своей несказанной силе, золотисто-серебряный, мягкий, спивающийся с зеленью деревьев и травы, и пронизывающий собою белые ткани одежды. Какое-то ослепительное, непостижимое видение…”
Картина потрясла зрителей. Она не была похожа ни на какие другие произведения художников-современников, обратившихся к евангелической теме. У многих художников Иисус Христос представлен как бунтарь либо как миссионер, но во всех случаях он — смертный человек. Куинджи подошел к образу Иисуса по иному. Вглядимся в картину. В ней нет прозаической описательности, немногие детали приобретают символический смысл. Отталкиваясь от евангельского текста, от реальных, форм и красок природы, Куинджи гиперболизирует их, создает декоративно- плоскостную живопись. Цветовая гамма произведения является как бы развитием, продолжением широко известной картины Куинджи “Ночь на Днепре”.
В полотне «Христос в Гефсиманском саду» выражен живописный метод, получивший название «куинджиевского пятна», основанного на сопоставлении освещенных и затемненных цветовых плоскостей. Этот живописный прием был выработан художником благодаря наблюдениям над южной природой и изучению творчества швейцарского живописца А. Калама. Именно в этом полотне волшебный свет, характерный для произведений Куинджи, материализуется в фигуру человека — Иисуса Назаретянина. Фигура Иисуса изображена схематично. Она освещена невидимым источником света так, что создается иллюзия свечения самого Спасителя.
Свет, пришедший в мир, чтобы всякий верующий в него не оставался во тьме. Этим светом очерчены фигуры идущих за Христом, его продолжателей. Присмотревшись, мы различим фигуры трех взрослых и ребенка и прячущихся среди гигантских деревьев сада римских легионеров, которые готовы схватить Иисуса Христа.
Тема «серебряной ночи», лунного света была одной из самых популярных в русской поэзии конца ХIХ — начала XX столетия. Особенно излюбленной она стала у поэтов-символистов А. Блока, А. Брюсова,
К. Бальмонта, в стихах
М. Волошина.
Зарождению художественного стиля символизма немало способствовала философия З. Соловьева. В своей статье «Красота и природа» ученый называет выразителем мирового всеединства — свет, проникающий сквозь тьму и материю, символ борьбы с хаосом, символ порядка… В отличие от утреннего и дневного света, ночной, звездный — более совершенен.
Был ли знаком с философией Соловьева А.И. Куинджи, мы не знаем. Более вероятным, думается, что в картине “Христос в Гефсиманском саду” отразилась мысль гностического учения, рожденного в IV веке нашей эры и получившего свое новое развитие в конце столетия. Согласно этому учению имя Иисуса Христа трактуется так: Иисус — искупление, «назар» — истина, а значит «назаретяник» — кто от истины. Гностическое учение обращено к внутреннему миру изолированного человека, в нем сочетается преодоление изолированности с соединением человеческого духа со всеобщей божественней духовной сущностью. Современный человек у гностиков обличается совершенным светом.
Следуя такой трактовке света в произведении «Христос в Гефсиманском саду» Куинджи, возникает вопрос — как же объяснить, что фигура Иуды Искариота отмечена в ней ярким пятном света? Известна полемика, возникшая в русских литературных кругах того времени, о Иуде Искариоте, когда сложилось несколько совершенно разных точек зрения на его роль в земной жизни Христа. Они были высказаны М. Волошиным и
А. Ремизовым.
“Может быть, фигура Иуды выделена Куинджи как подтверждение мысли, высказанной М. Волошиным и А.Ремизовым. Они предполагали, что Иуда — самый лучший и преданный ученик Христа, принявший на себя тяжкий крест перед человечеством, чтобы выявить божественную суть своего учителя. Или автор картины сделал такой акцент на фигуре Иуды в подтверждение слов Л. Андреева, считавшего его самым обыкновенным смертным, отребьем человечества. По Библии каждый из нас потомок Каина, который убил своего брата Авеля. Значит, каждый человек рождается с задатками своего библейского прародителя. И в руках каждого своей жизнью перебороть в себе сущность Каина, приблизиться к светочу мира.
У каждого живущего на этой земле есть своя Голгофа, свой Гефсиманский сад. Картина Куинджи «Христос в Гефсиманском саду” — результат духовного Гефсиманского сада» художника. Она говорит о нем как о глубоко верующем человеке, она — его духовное завещание.