—Когда началась война, мне было 17 лет, — рассказывает Петр Харченко, — я только перешел в десятый класс. Мы с матерью жили в селе, в Черкасской области. Когда немцы стали наступать, Сталин издал указ, который в двух словах можно передать так: «ничего не оставим врагу». Поэтому создавались специальные отряды из местных жителей, и из центральных регионов весь скот со всех дворов отгонялся в Сумскую область. Из нашего села в такой отряд командировали, в основном, молодежь. Я и мои одноклассники тоже гнали скот. Когда вернулся домой, наше село уже было оккупировано врагами. За то, что я гнал скот, меня отправили в Германию, в гестапо.
Гестапо в то время было практически единственным полицейским органом Германии, который обладал правом превентивного ареста — заключения в тюрьму или концентрационный лагерь без судебного решения.
—Из гестапо я по глупости пытался бежать, за что поплатился: получил 25 ударов, только не палкой, а специальным приспособлением. При каждом таком ударе кожа слезала со спины, в конце порки спина превратилась в кусок мяса. Во время нанесения ударов я не мог двигаться, так как ноги были зажаты специальным станком. После этого немецкий полицейский на чистом русском языке сказал мне: «Поедешь в концлагерь и будешь там работать, пока не сдохнешь».
После этого Петра Харченко привезли в Бухенвальд. На входе в концлагерь висела надпись: «Каждому свое».
—Чтобы усложнить узникам условия существования, каждый день, идя из барака на работу, заключенные несли с собой тяжелый камень. Потом, идя обратно, опять несли те же камни, тяжестями нагружали бесцельно. Вообще, в концлагерях бесцельный труд практиковался часто. Например, если физической работы на всех не хватало, то несколько заключенных рыли канаву в течение суток до изнеможения. Когда они падали без сил, то их уносили, пригоняли других, которые закапывали эту канаву.
После этого концлагеря Петра направили в Дору-Миттельбау — спецподразделение лагеря Бухенвальд. Основное предназначение Доры — организация подземного производства вооружений. Это был засекреченный лагерь. Он рассматривался немцами как «секретная команда», откуда заключенные не могли больше выйти. Эта секретная команда занималась изготовлением Фау-1 и Фау-2, летающих снарядов, которые немцы использовали против Англии. Этот лагерь подразделялся на две части: внешняя часть, которая включала треть всего состава, находившегося в лагере. Большая часть заключенных находились на работах в подземном заводе.
—Из Доры не выходили живыми. «Отработавших» немцы гнали к морю, загоняли в баржу, которую потом взрывали. В двух милях от смерти был и я. В один день в числе других заключенных я шел к морю. Перед этим нас, естественно, не кормили. Зачем кормить тех, кто через несколько часов станет прахом? Поэтому перемещение давалось с трудом. Когда мы пришли к берегу, по какой-то причине барж не оказалось. Нас погнали обратно, но так как англичане уже наступали на немцев, довести нас до Доры оказалось в тот момент невозможным. Поэтому всех заключенных временно оставили в другом концлагере, недалеко от Гамбурга. Но вернуться и забрать нас в Дору немцы не успели: американцы и англичане освободили узников Бухенвальда и других концлагерей.
Одежда узников была такая — полосатая форма: штаны и кофта, похожие на пижаму. А зимой выдавали плащ. Но плащ – это только название, он был сшит из простого тонкого материала и от холода не спасал. Обувь: дерматин на деревянной подошве. При этом ремешки такой обуви натирали ноги, у многих раны были очень глубокими, до кости.
А питание было просто скудным. Утром 150 грамм хлеба и миска супа, который больше напоминал помои. Иногда давали 20 грамм маргарина. Днем обеда не было. Вечером – снова миска помоев. И все.
—Некоторые узники не съедали сразу весь хлеб, а клали в карман, — вспоминает Петр Саввович. — Периодически доставали его оттуда, нюхали – и обратно в карман. Так и мучались. А еще хорошо помню, как один из заключенных, молодой паренек, до того, как попал в концлагерь, курил. Так он подбирал окурки за надзирателями. Окурков было немного, поэтому для курящих они – на вес золота. Если такой окурок находил кто-то из нас, некурящих, то его можно было продать этому пареньку за кусок хлеба. Что поражало: последний кусок он отдавал за возможность затянуться, а сам умирал от голода. Вспоминая этого парня, я никогда в жизни не курил.
После освобождения Петр Саввович в течение многих лет работал технологом Симферопольского молокозавода. Женился, родилось трое детей. Сейчас у ветерана есть внуки, правнуки и праправнуки.
В Ялте на кладбище он похоронил мать, затем жену. За этой же оградкой сделал могилку и себе. Даже памятник поставил.
—Так что моим детям после того, как я умру, останется минимум забот, — предусмотрительно говорит ветеран.
Сегодня Петр Саввович возглавляет ялтинское отделение организации бойцов антифашистского сопротивления. Бывшие узники приравниваются к участникам войны, имеют некоторые льготы по оплате ЖКХ. И все. Никаких дополнительных выплат и надбавок к пенсии. Многие из тех, кто не понаслышке знает, что такое фашизм, считает своим долгом рассказывать об этом поколениям. Ведь большинство молодых людей толком не представляют, что это такое, зато покупают фашистскую атрибутику в виде календарей, значков, вывешивают это на видном месте.
—Мы встречаемся со школьниками и студентами и рассказываем о том, что такое концлагерь и кто такие фашисты. Как и что рассказываем? Да, что было, то и говорим: как издевались, избивали, вешали. Молодежь должна знать правду.